С.Н.Серягин

Научное наследие Д.А.Валуева

Д.А.Валуев

Смерть Д.А.Валуева в ноябре 1845 года не была для всех неожиданной, но, бесспорно, преждевременной, большинство его проектов так и остались незавершенными. А их было немало: Бывало как часто я с ним спорил, упрекая его в медленности и запутанности в изда­ниях, я никак не мог понять, отчего он не кончает ни одного тома, а начинает пять-шесть вдруг. Теперь это понятно. Таким образом он оставлял свою деятельность и после себя.[1] Трудно исчислить все тру­ды, им самим и другими по его побуждению предпринятые. О многих еще нельзя говорить, ибо тайну их он сам хранил свято до их будущего исполнения… хотя много он сделал, но еще более начал, завещал, указал другим, как делать.[2]Сложно перечислить все оставшиеся после его смерти материалы, однозначно можно сказать о предполагаемом продолжении «Синбирского сборника»: было собрано 24 исторических рукописи (списки Казанского летописца, сказание об Азовском сидении, разные акты, касающиеся устройства Симбирской черты и т.д.) и до 800 столбцов различных актов и грамот (купчие, закладные, духовные, челобитные, допросы и т.д.). Собранный материал предполагалось издать в нескольких томах, группируя их в пять разделов: исторический; юридический; бытовой; местный и бумаги, предоставленные А.И.Тургеневым. Опубликованный первый том заключал в себе лишь небольшую часть первого (исторического) раздела.

Также есть сведения о возможном продолжении «Сборника исторических и статистических сведений…»: посылаю Вам «Славянский сборник», первое издание нашего незабвенного Валуева; оно будет продолжаться; покойный подготовил несколько томов; он хотел выпустить их вдруг три или четыре; они выйдут один за другим в непродолжительном времени, потому что давно уже отпечатаны.[3] Готово еще 4 тома к изданию, которые состоят из перево­дов сочинения Мацеевского, Палацкого, Ринке и других, равно из сокращений, относящихся или к истории веры нашей, или к истории и географии племен нам родственных. В числе переводов особенно замечательна история Флорентинского собора Сильвестра Сарапула, книга весьма редкая. В числе оригинальных статей – исследование самого Валуева о современном движении в Церкви британской.[4]

Журнальный проект – «Библиотека для воспитания» был приостановлен самим Валуевым: уезжая за границу нынешнею осенью, Валуев на 1846 год прекращал издание Библиотеки; но предоставлял себе право возобновить его по своем возвращении, ограничивши уже одним отделом для детей.[5] То есть о наличии готового материала для последующих выпусков в этом случае говорить незачем.

Как бы то ни было разговоры о необходимости обнародования творческого и научного наследия Валуева начались едва ли не сразу же после его смерти: есть у Языковых бумаги многие, что Дмитрий Александрович Валуев хотел печатать, и кабы те бумаги собрать и напечатать в Изборник, и я бы их напечатал и свои предисловия поделал.[6] Однако здесь как раз и начинаются загадки. Валуев не имел постоянного пристанища (жил у Елагиных, Хомяковых, Свербеевых), поэтому местонахождение его «архива» установить затруднительно. Наиболее верной будет версия, что основная часть бумаг перешла к ближайшему соратнику Валуева – В.А.Панову: бумаги покойного Валуева все до единой поступили из его комнаты к Панову. Ко мне не поступало ничего. Впрочем, теперь жалею о том, что я не оставил бумаг у себя. Меня берет страх, не пропали ли они после смерти Василия Алексеевича.[7] При этом сам В.А.Панов выступает не просто хранителем, но продолжателем Валуевских предприятий: я беру на себя все издания, начатые приятелем моим Валуевым, он сам опасно болен.[8]

Всё это сразу породило версию об издании наследия Валуева в виде двух последующих (уж одного, по крайней мере) «Московских литературных и ученых сборников» 1846 и 1847 гг. Однако, та же переписка говорит об обратном. Работа над ними была начата еще при жизни Валуева (весной 1845 г., когда команда И.В.Киреевского покинула «Москвитянин»[9]) и велась самостоятельно и параллельно: хотя все предприятия не собственно Валуевские стали теперь для меня второстепенными совершенно, но по воле других должен я продолжать Литературный сборник.[10]

Кроме того, В.А.Панов намерен продолжить Валуевские издания: успел только выдать 1-й том Исторического и Статистического Сборника, за 2-й том я примусь через месяц или два, когда заключу издание Библиотеки для Воспитания и выдам Московский Сборник.[11] В скором времени пришлю Вам Библиотеку для воспитания и Симбирские сборники, в которых буду также просить Вашего деятельного участия.[12] Однако беда не приходит одна – весной 1846 года у Панова умирает мать. Он мчится в Симбирск, перепоручив все издательские дела близкому другу – М.Н.Каткову: уезжая из Москвы (5 марта – С.С.) я велел тебя просить заняться без меня изданием Московского сборника. Ни на кого и ни на чью дружбу я больше не мог надеяться.[13] Последующая женитьба В.А.Панова и разного рода хлопоты отрывают его от общественно-литературной деятельности: всё моё время проходит в самых мелочных заботах. Душа рвется на простор, а до сих пор нет возможности мне освободиться от оков мелочной дрязги.[14] При этом, несмотря на все трудности и заботы, В.А.Панов не оставляет мысли продолжить начатые Валуевым проекты, готов их спонсировать: не рассматривал ли ты после меня начать Валуевские издания и оставшиеся у меня его бумаги и не придумал ли ты чего на их счет. Несмотря на стесненные мои обстоятельства, я с радостью готов дать вперед денег, чтоб пустить в ход эти издания, если из них можно что сделать.[15] В 1848 г. он издаёт (по некоторым данным – переиздаёт) последний том «Библиотеки для Воспитания».

Дальнейшие следы валуевских бумаг исчезают – учёными они до сих пор не обнаружены. В комментариях к изданию «Литературных воспоминаний» П.В.Анненкова 1989 г. отмечается: Анненков был знаком с Валуевым, участвовал в разборе его бумаг.[16]Наиболее вероятно это его участие в Симбирске, куда П.В.Анненков вернулся в конце 1848 года. Среди его контактов здесь: родственник Д.А.Валуева и один из создателей Синбирского сборника А.И.Ермолов, возможно тогда же встречался П.В.Анненков и с В.А.Пановым (подарившим ему свою брошюру, которую Анненков передал родственникам Д.А.Валуева). Косвенно нахождение Валуевского архива в Симбирске подтверждается письмом В.П.Боткина: высылайте их (газету «Симбирские Губернские Ведомости» - С.С.) на моё имя, а я буду сообщать их Фролову и Афанасьеву, который очень интересуется бумагами Валуева.[17] При этом никаких сведений, касательно архива в «Симбирских Губернских ведомостях» за 1849-50 гг., не обнаружено. Очевидно, В.П.Боткин обладал какой-то дополнительной информацией, возможно полученной от П.В.Анненкова, эта сторона вопроса еще ждет своего исследователя.

Как же получилось, что достаточно богатое, без сомнения представляющее интерес, научное наследие исчезло совершенно без следа? В его предприятиях содействовали ему Вы и Языковы. Будете ли Вы содействовать и мне приведению их в исполнение?[18] Догадаемся ли мы пользоваться примером, данным им, самоотвержения, деятельности и общеполезных стремлений?[19] Справедливости ради можно заметить, что у всех были свои дела и заботы, но, так или иначе, придётся признать, что решающую роль сыграла московская барствующая лень. Недостаток деятельности и возможности проявлять даже и ту, которая есть у нас, недостаток побуждения к оной – есть, может быть, одни из главных наших недостатков.[20] А.С. Хомяков сам полагает себя: слишком ленивым для дела издания и слишком беспорядочным для должности хранителя.[21]

Также нельзя сбрасывать со счетов и возможные цензурные затруднения. Цензор Снегирев стихов Языкова не пропускает, т.е. всего места об Иоанне Грозном… говорит, что их, пожалуй, применят и к другому царю!!! После того надобно уничтожить и всю историю чело­вечества, или мы только свою должны вычеркивать или искажать![22]

Еще в январе 1844 г. мачеха Валуева выказывала опасение за его судьбу: уж не схватили ли тебя на заставе и не посадили ли в крепость за те книги, что помнишь послал ты из заграницы.[23] Учитывая, активно проявляемый Валуевым интерес к набирающей популярность идее панславизма, подобное опасение не лишено оснований. Граф Бенкендорф сказал, что в Москве есть общество раскольников или их любителей; что они посылали в Симбирск депутата (вероятно, Валуева, который лежит больной у Хомякова в деревне) для распространения своего раскола, то есть, старины-любия; эти раскольники – наши приятели: поделом им! Хвалят даже Ивана Васильевича для того, что он жил не в нашем веке. Любят Россию страстно. Кажется, вина небольшая! Но где же общество? Где же раскол?[24] Русское славянство в чистоте своей должно выражать безусловную приверженность к православию и самодержавию; но всё, что выходит из этих пределов, есть примесь чуждых понятий. Этому славянству должна быть чужда всякая примесь политических идей.[25] Характерно, что последнее (из обнаруженных) упоминание о бумагах Валуева, приходится как раз на период обострения ситуации как на международном уровне (славянские восстания в Австрии 1848 г.), так и внутри страны (обнаружение Кирилло-Мефодиевского общества). Были арестованы И.С.Аксаков и Ф.В.Чижов, за публикацию критических писем содержался в крепости Ю.Ф.Самарин. В это время не только идея всеславянского единства, но любое проявление негосударственного патриотизма, могло рассматриваться с подозрением на экстремизм. Достаточно иллюстративно в этом смысле письмо В.А.Панова из деревни: если бы меня призывало в Москву какое-нибудь дело, мне кажется, никакие внешние причины не могли бы меня остановить; но дела собственно для себя я там теперь (выделение моё – С.С.) не вижу и потому остаюсь….[26] О событиях с Самариным и Аксаковым я был в своё время подробно извещен, и сильно они меня возмутили.[27]

После Крымской войны 1853-56 гг. идеи славянофилов получили своё возрождение, к этому времени были еще живы все основные вожди и идеологи, но, видимо, не только архив Валуева, но и сама память о нем были утрачены.